*от г. Каргополя до г. Онеги

Из Рягова пришел я в Каргополь и поступил на частную коммерческую службу. Служба меня заинтересовала: она касалась заготовки и сплава леса к портам для отправки за границу. Патрон мой, к которому я попал, имел тип морского волка, лицо красное с мелкими испещренными красными жилками, с обросшими седыми бровями, крепким корпусом и громким хрипловатым выговором. Он вызывал доверие, а мне раздумывать не приходилось. Работа интересная и я прослужил у него полтора месяца до августа.

В августе неожиданно, придя в 5 часов утра, я узнал, что мы отправляемся из Каргополя на лодке по реке Онеге до г. Онеги. Лил сильный дождь. Распростился я со своей временной квартирой и был у берега. Около большой лодки возилось несколько человек и что-то прилаживали, никто не кричал, а молча, под моросившим дождем работали. Взглянул я на реку, и что-то близкое, дорогое вспомнилось. В саженях 30 начинался мост через всю реку, деревянный на быках, и точно похожий по конструкции на железный. И вспомнился мне Дон, тот же мост, только железный, тот же частый и мелкий дождь, и те же люди…

К лодке приладили навес с брезентом на обручах от дождя. В 9 часов мы отчалили. Нас ехало 8 человек, кроме меня, патрон мой, потом еврей из ссыльных, имеющий мыловаренный заводик, затем представитель одной петербургской мануфактурной фирмы из «Апраксинцев», толстый, огромный, похожий на антрепренера, три гребца и лоцман старик. Хотя шел дождь, я любовался открывшейся картиной. Широкая река, два моста, правильность улиц, большие деревянные дома, масса оригинальных древней архитектуры церквей, и весь этот маленький, тихий городок напоминал какую-то давно забытую сказку. Проплыли городок, пошел по берегам лес и лес. Дождь все лил. Скоро у нас на лодке пошли разговоры, но потом и это надоело. Появилась выпивка, но и это скоро прекратили. Один читал Шерлока Холмса в издании «Нового времени», другой Диккенса «Крошку Доррит». Заскучали. Еврей предложил заехать к одному знакомому священнику, у которого есть пчельник и очень вкусный мед.

Взяли меду и нас это немного развлекло. Дождь все шел. Лодка шла тихо по течению. Гребцы автоматически взмахивали руками, весла однообразно опускались в воду и загребали. На другой день мы были у Конева самого большого селения по р. Онеге. Оно делится на две части: Большое и Малое Конево. С одной стороны Каргопольский уезд, с другой – Пудожский.

В деревнях я ночую, пью и ем с гребцами. Где мы останавливаемся, больше нужны в пище: хлеб ячменный. Рыбы свежей речной в это время еще не видать, молока скоро не найдешь, даже картофель попадается изредка. Все это конечно можно достать, но на это надо время. Обыкновенный же крестьянин или бурлачит, или питается любимым своим кушаньем: ячменной или овсяной похлебкой и чаем. Единственно чем и мы питаемся, так это чаем. Чай утром, чай при остановке, и чай на ночь.

В Конево несколько мукомольных мельниц. Село стоит по трактовой дороге. Крестьяне зажиточные и любят пощеголять. Большинство из них бурлаки, ежегодно отправляющиеся в Петербург на заработки. По всему пути до Усть-Моши расстоянием до 100 верст по реке часто попадаются запруды для мукомольных мельниц, а в таких местах река мелеет на большое пространство и с большим шумом быстро несется через заграждения. Но наш лоцман не дремлет. Он знает каждый камень на пути и уверенно правит веслом. На пути в Усть-Мошу мы встретили первые пороги: почти на середине реки находятся несколько больших камней, из них самый огромный носит название «Чертова голова», почему и порог получил такое же название. Несмотря на присутствие порогов, вода здесь глубока и проходы широкие, беря конечно во внимание звание лоцмана. На третий день лодка шла целый день в тумане. Мне было приятно. Туман был очень теплый и густой. На расстоянии 2 аршин ничего не было видно. Лодка тихо и почти незаметно плыла по течению, гребцы молчаливо работали, и никому не хотелось говорить. Почти все время дремалось, какая-то теплота пронизала все тело, как будто погружаешься в нирвану. Хотя была и полная уверенность в лоцмане, но так как близ Усть-Моши начинаются острова, то мы решили переночевать.

В предрассветном густом и теплом тумане с утра двинулись в путь. Лодка чуть-чуть подвигалась вперед, гребцы совсем не работали. Натолкнуться на случайный камень было очень легко, но принять холодную ванну и остановку, не особенно было приятно. В таком густом тумане плыли часа 2, попадали в полосу довольно свободную от тумана, так что даже чуть видели очертания высокого берега, затем опять погружались во мглу. Вот и рассвет. Чуть-чуть повеял ветерок, и постепенно стал разносить туман. Он как-то расступался над нами и клочками уносился в разные стороны. Вверху по небу пошли светлые полосы. Туман огромнейшими стенами стал отступать от нас. На лодке у нас заработали весла. На душе стало как-то веселее, как будто в ожидании какого-то праздника. Туман вдали от нас, обрисовался почти весь берег, тишина на водной поверхности, повевает тихий ветерок и широкая Онега быстро и весело несет нашу лодку.

Каждый из нас думал про себя. Вот и солнце. Быстро перед нами развернулась картина. С одной стороны большой залив с двухэтажными домами на берегу, с другой высокий остров до 5 верст в длину, и весь покрытый деревнями. Солнце весело пустило свои лучи по воздуху, обняло светом водную поверхность, разогнало окончательно туман и начало ласкать своими лучами нашу лодку. Хотелось встать на корму и петь…, петь гимн животворному солнцу. Вспомнилась мне такая же картина. Мы стояли на якоре в Керченском проливе, палуба парусной шхуны, тихое как будто безмятежное сине-голубое прозрачное море, воздух замер и не шелохнется, бездонное небо, вдали у Тамани шумят и рокочут у берега волны – бризы. А солнце ласкает и палубу обливает лучами своими. Керченский залив и маленький беленький город Керчь.

Дальше… Вот кончился остров. Лодка весело несется вперед и вперед. По берегу тянутся по обеим сторонам деревня за деревней. У нас пошли разговоры. «Апраксинец» жадным взором окидывает богатейшие новые дома, и узнает от моего патрона, что если новый дом выстроен в этой местности, и если он большой и двухэтажный, то обязательно принадлежит «газетчику», т.е. человеку, который в «бурлачестве» в Петербурге, занимается продажей газет, не только сам, но и имеет у себя подручных. «Апраксинец» в таких случаях только взмахивает руками и громко выражает свое удовольствие. Он на всю дорогу запасся пивом, и при всяком случае и без всякого случая, опоражнивал бутылку за бутылкой. Если вообще он был толстым, как я уже сравнивал его с антрепренером, то после 3-х дневного лежанья в лодке, и пользования таким напитком как пиво, он обратился в гиппопотама. Ни глаз, ни носа не стало видно, из лодки собственными усилиями он не был в состоянии выйти. Когда он поворачивался в лодке, все, не исключая и гребцов, предполагали, что лодка наскочила на камень.

И вот солнце и красота природы после тумана пробудила и нашего «апраксинца». Вот река Моша, вот Пудожский берег, вот новенький деревянный мост через Мошу. Пошли толки про пудожское и каргопольское уездное земство. Но вот на другом берегу и «Погост». Четыре церкви и кругом, куда ни окинешь взглядом, все деревни и деревни. Вся эта густо заселенная местность до сего времени пользуется первобытными путями сообщений и совершенно отрезана от культурного мира. Почему? Ведь такая богатая река под боком, а мы на всем ее течении до самой Усть-Моши были единственными путешественниками.

Лоцман направил к высокому правому берегу – недалеко от «Погоста». Скоро мы подходили к большому и новому двухэтажному дому. Нас проводили в чистую половину верхнего этажа – в «горницу». Чистые комнаты, без всякого убранства, голые почти стены, старинный не то шкаф, не то буфет. Появился на столе кипящий самовар, и наконец, сам хозяин, местный крестьянин, разбитной малый, что называется тертый калач. Он быстро сообразил заработок, выпивку и прочее. Моментально стал величать патрона по имени и отчеству, и заговорил…, говорил так, как когда-то незабвенный Ноздрев. Он «газетчик», он торговец «всего и вся», «стрелок», отчаянный либерал и немножко на руку не чист, словом что угодно. Забрасывал словами как они «работали в Петербурге». Названия газет, брошюр, цены их, достоинство писателей и прочее, превратились на его языке, как в калейдоскоп. Пока мы пили чай, он все время говорил.

Лоцман с одним гребцом здесь сменились, а мы, напившись чаю, с «газетчиком» и другими двумя гребцами, при ясной и тихой погоде отчалили от берега и двинулись дальше без лоцмана вниз по Онеге до с. Маркус. Часа через четыре, под неумолкаемый разговор «газетчика», которого несколько раз «осаживал» другой гребец, сосед его по деревне, мы добрались до Маркуса, известного своими порогами.

Вот и Маркус, большое селение на левом берегу Онеги. Издали я увидел какие-то большие лодки и развевающийся флаг. Ближе к берегу и картина вполне обрисовалась. «Флаг поднят, ярмарка открыта». Около берега стояли две больших лодки с товаром, длиною до 3 сажень и шириною до 1 ½ сажени, - плоскодонки и почти не две трети покрытые навесом. Наша лодка быстро подошла к берегу, где шла торговля. На корме одной из лодок стоял «сам» и приветствовал патрона. Все выбрались на берег, причем особенное усердие проявил «газетчик» к «апраксинцу». Кругом нас по берегу, около торговавших лодок, сновали крестьяне, оживленно перекликаясь. На приглашение «самого», наши «паны» перебрались на ярмарку есть уху. Я стоял на берегу и после пережитой тишины на всем пути, смотрел на северную деревенскую передвижную ярмарку. Торговля в этих местах идет тем же путем, как шла, может быть, сотни лет, по причине старых путей сообщения. Это тот же коробейник, только в большем размере. Торговля для, главным образом, посудой и мануфактурой, но торговали и самым разнообразным товаром.

Появление «апраксинца» в этих местах создает известную эру, так как он явился сюда в поисках новых рынков и таким образом устанавливал непосредственные торговые отношения с этими глухими местами.

Пока наши «паны» ели уху, мы наслаждались чаем под аккомпанемент «газетчика», в особенности после появления на столе водки, так как оказалось, что он успел «подстрелить» и патрона и «апраксинца».

Вскоре с новым лоцманом и присланными гребцами, при тихой солнечной погоде, мы отошли от Маркуса к порогам Прикрытие от дождя, с лодки мы сняли, так как оно создавало неудовольствие лоцмана.

Нас всех интересовало предстоящее зрелище. Патрон рассказывал, что он последний раз проходил через пороги 14 лет назад и указывал, что самый большой и интересный это Маркусовский. Между прочим, я слышал одну старинную пословицу, немного циничную, которая указывает, главным образом, на Бирючевский порог. Надо предположить, что с того времени произошли перемены по течению реки Онеги. «Паны» после ухи скоро замолчали и заснули. Гребцы так же молчали. Они по профессии были пекаря: «везли» нас от Каргополя до посада Турчасово, не получая за это определенной платы, так как были попутчиками и сильно истощали от питания одним чаем.

Чем дальше отходили от с. Маркус, тем лодка шла быстрее и быстрее. Гребцам стало совсем легко работать. Появилась пена. Проснулись и «паны». При чистой, ясной погоде, теплом воздухе приятно было быстро скользить по воде, скоро и порог Маркус. Гребцы почти не работают. Берега выступают все выше и выше, потом так же быстро понижаются, лес на берегах сделался подвижным, он делает перевалы, то возвышается, то опускается.

У нас на лодке все притихли. Гребцы молча спускают весла в воду и наблюдают за лоцманом. Лодка наша несется. Вдали слышен шум воды, рокочущей и бурлящей вначале тихо, потом громче и громче. Попадаются отдельные камни. В некоторых местах вода вспенена. По шуму воды можно определить, что это маленькие водопады, часто попадающиеся на р. Шелексе и Малой Волги (Воложки) впадающих в р. Онегу у с. Рягова. Вот маленький заливчик. На корме около лоцмана удобней наблюдать открывшуюся картину. Вода где-то близко ревет. На правой стороне быстро появляется полуостровок из камней и у самого берега на нем женский монастырь. Он очень древний и долгое время совсем был уничтожен, но недавно снова возобновлен. Пятнадцать лет тому назад был назначен новый священник, который проявил энергичную деятельность, и монастырь в настоящее время процветает. Лоцман молчит и напрягает все свое внимание, чтобы не оскандалиться и провести благополучно лодку.

Грохот воды. Маленький, беленький и монастырь так же быстро пролетает мимо нас. Солнце начинает скрываться и вдруг опять вынырнет над верхушками вековых сосен и елей. Лодка направляется в противоположную сторону от монастыря. Каменный полуостровок, на котором стоит монастырь, далеко растянулся к другому берегу, оставляя небольшой проход. Он представляет большие камни, поставленные небольшим овалом с кое-где небольшими проходами и видными из-под воды. Вода делается прозрачной и как будто синей. Лодка быстро заворачивает около прохода и останавливается у берега в небольшой впадине. На мое недоумение, патрон объяснил, что для них приятней и безупречней без всяких волнений пройти пешком по берегу и посмотреть на пороги. Скоро они вышли из лодки.

Два гребца, лоцман и я под шум и грохот волн бьющихся на каждом шагу о камни, вылетаем на середину реки. Гребцы зорко следят за лоцманом и напрягают с большими усилиями мускулы. Камни выступают на сажень и больше из-под воды, громоздятся друг на друга и преграждают путь. Лес быстро мелькает по сторонам. Я не успеваю поворачивать голову на ту и на другую сторону, смотря по берегам. Гребцы усердно и крайне внимательно, но почти с бессознательным взглядом гребли. Лодка почти параллельно быстро неслась на расстоянии 15 сажень от каменного порога к противоположному берегу. Один момент и мы у порога. Я смотрю на воду, на камни и почти не чувствую себя. Меня как будто холодит и приподнимает, и жутко, и приятно. Слышу возглас лоцмана «смотри». Вижу большой камень, узенький проход, бурлящую вспененную воду, чуть выступающую под водой ограду камней, и быстро вылетаю на поворот реки. Берега расступились. Вода со стремительной быстротой вынесла нас на середину реки. Показался речной простор. Гребцы вздохнули, у них на бледных лицах появился румянец. Прошло не больше полминуты, как мы пролетели главный порог. Пролетев с версту, мы остановились у берега и стали ждать «панов». Почти через четверть часа появились и они, и заявили, что жалеют, потеряв возможность самим пройти на лодке через пороги, и что картина с быстро мчавшейся лодкой была великолепна. Через час мы были у деревни Ярнемы, довольно красивой и живописной местности. Берега здесь были очень высокие, покрытые огромным вековым хвойным лесом. Отдохнув, через час мы продолжили путь, сменив лоцмана.

Река и опять местами волнуется. Берега с большими «коленами» опять начинают то подниматься, то опускаться. Проходим селение Бирючево. Опять шум вдали, река вспенилась…, попадаются камни. Лодка наша весело и быстро несется под заходящим солнцем. Шум ближе и ближе. Опять пороги. «Паны» остаются в лодке. Быстро пролетаем через них. Бирючевские пороги в меньшем размере и не производят того впечатления, но в то же время они так же опасны, так как подводные камни, разбросаны на всем пути в разных местах.

Солнце собирается заходить за лесом, когда мы подошли к деревне Романовской, населенной одними только однофамильцами Романовскими. Рассказывают, что это бывшие поляки, высланные сюда из Польши после бунта 1830 года, и что деревня получила от них название. Здесь мы ночевали. В деревне было много бурлаков по сплаву леса, который находился впереди нас в недалеком расстоянии. Гребцы где-то достали харюзов, но они издавали такой аромат, что, несмотря на голод, пришлось их выбросить. Удовольствовались одним чаем. На другой день оказалось, что бурлаки идут по сплаву леса от подрядчиков для завода на Поньге онежского лесного торга, а лес «патрона» идет впереди их верст на 15. Здесь между прочим произошел такой случай, довольно характеризующий обстановку сплава леса в этой местности. Не хватило хлеба для рабочих на «харчевой» и приказчик захотел достать в деревне, но его не оказалось, тогда на просьбу выпечь из готовой муки к утру тоже получился отказ. Наконец, кое-как по частному пришлось собрать с пуд печеного хлеба.

Рано утром, прибавив гребцов, мы тихо подвигались на веслах к посаду Турчасово. Стояла теплая осенняя погода. Мы вошли в пределы Архангельской губернии.

Вот близко виднеется полуостровок с церковью, но нам пришлось с час огребать его, пока пристали у посада. Здесь путь наш на лодке кончился. Взяв вещи с собой, все направились к посаду и скоро устроились на земской станции. Лодку «патрон» продал. Гребцов рассчитал, но так, как ему хотелось. Работали без договора, и, мол, себя «везли». В будущем пришлось и мне познакомиться с этой «системой» очень выгодной для «патрона» и крайне обидной для служащих…

Посад очень древний, когда-то знавал своего Турчасовского воеводу, был укреплен и защищался стрельцами. Церковь древняя, но надо предполагать, не раз была реставрирована. Наров в посаде довольно богатый, дома напоминают постройки около Усть-Моши, но недавно выстроенные – совершенно отсутствуют. От Турчасово до с. Порог, находящегося в 25 верстах от г. Онеги, ходит маленький старый пароходик, принадлежавший компании местных торговцев и носящий название «Компанион». Для пассажиров есть два отделения, всего человек на 15-20. Кроме того он обыкновенно ведет от 1 до 3 лодок с товаром на буксире. Доход получается хороший. Из разговоров я узнал, в недалеком будущем явится для него конкурент – другой пароходик.

Через день рано утром на «Компанионе» мы отправились дальше. На всем этом пути порогов нет и река судоходна. Стали попадаться по пути поморы на лодках с соленой рыбой. У каждого селения, где мы останавливались, не берегу около «Компаниона» появлялись группы в цветных рубахах на выпуск, человек в 10-15, некоторые в очках, - это «политика». Они или встречают кого-нибудь, или провожают, или же являются на всякий случай, хоть чем-нибудь разнообразить скучную жизнь. Здесь же с ними присутствует и начальство, в лице урядника или надзирателя. Ночью в тот же день, мы прибыли в с. Порог, а ещё через два дня, я возвратился обратно к сплавляемому лесу и поселился на «харчево».

На несколько верст плывут бревна и баланы, и, тихо колыхаясь, постепенно течением подбивает их к берегам. По берегам реки идут рабочие, до 50 человек, и баграми отталкивают от берегов. В «хвосте» идет «харчевая» - небольшая изба на плоту, на которой варят пищу для рабочих, и в которой мы живем и там же работаем. В «харчевой» отделена маленькая комнатка для нас. Так мы целый день подвигаемся вниз по течению реки. Ночи делаются темные, что сильно начинает затруднять сплав. Два раза в сутки рабочие сменяются. Через несколько дней наша работа в «харчевой» начинает принимать комический характер. Дело в том, что кроме нашей «харчевой» идут со сплавом леса две другие «харчевни», на близком расстоянии. И вот, как только откроешь глаза, за столом обыкновенно сидят заведующий и его помощник, оригинальный, очень хитрый старик лет под семьдесят, высокий, плечистый и еще кто-нибудь из гостей, или с «харчевой», или из деревень, лежащих по пути. На столе красуется водка и слышен громкий разговор. Работать невозможно. Водки потребляется поразительное количество, пьют по лошадиному. Если нет гостей, то сами отправляются в гости. Последнее я всегда предпочитал, так как это разнообразило монотонную жизнь на «харчевой».

Прошли с. Чекуево, самое большое на р. Онеге, потом с. Прилуки. Вот и с. Корельское, где устроена «запань» для сплавляемого леса, откуда идет он по частям, через небольшой порог за с. Порог. Рабочих стало меньше, многие повозвращались обратно по домам. Ночи стали очень темными, пошли непрерывные дожди. Выйдешь на плот, зги не видно. Вдали отрывками слышатся песни, то грустные, тягучие северные мотивы, то «солнце всходит и заходит», то вдруг донесется отрывок малороссийской песни. В с. Корельском устроено было, по заведенному обычаю, угощение для рабочих. Между прочим, произошел такой случай. С утра на «харчевой» угощали рабочих. На противоположной стороне стояли две другие «харчевые», где происходила так же выпивка. Наше начальство находилось там в гостях. Часть рабочих, уже совместно с нашими, находилась на работе. Была глухая, темная ночь. Вдруг послышались сперва одинокие крики, потом многих голосов, брань, резке восклицания, затем звон разбиваемых стекол и сильные удары багров по крыше «харчевой». Все всполошились. Рабочие бросили работу и отправились на место шума.

Через четверть часа шум прекратился, но отдельные громкие голоса продолжались часа два. Оказалось после, что все, совместно с начальством, перепились, и на этой почве разыгралась схватка, окончившаяся довольно благополучно. На другой день закончилось опять всеобщей выпивкой.

Вот и с. Порог. Оставил я «харчевую» и прожил в селе несколько дней. Село богатое, рыбы ловится масса – семга, минога, сиги. А, между прочим, с трудом приходилось достать молока и картофеля. Проголодав несколько дней ночью с попутчиком, оставил я село и приехал в г. Онегу.

от г. Онеги до г. Архангельска

Первое неудобство, которое мне пришлось испытать, прибыв в г. Онегу – это отсутствие квартир. С большим трудом нашел я ночлег на берегу р. Онеги в полуразвалившейся избушке, похожей на сказочную избу «на курьих ножках». Изба эта, как я потом узнал, несмотря на свою убогость, носила поэтическое название «изба под елками». Поэзия скоро показала себя. Хозяйка избы вполне подходила под свою собственность и напоминала киевскую ведьму. Она держала трех квартирантов из ссыльных, вполне «теплых» ребят, даже можно сказать «горячих». Вся эта компания за устройство меня на квартире попросила выпивку. Делать было нечего, пришлось раскошелиться. Выпив водку, публика потребовала от меня еще, причем требование было выражено в такой форме, что, несмотря на то, что наступила ночь, я заблагорассудил дать «стречка» из-под «елок», благо багаж мой заключался, разве, только в табаке и коробке спичек. Промучившись до полуночи в поисках ночлега, я принужден был обратиться к единственному признаваемому здесь проводнику – водке и кое-как устроился, а на другой день только к вечеру нашел квартиру. Но какую?!!... Но, я уже не раздумывал, а был и тем доволен, решив с первым же пароходом выехать. Кстати расскажу один случай на новой квартире, который произошел между мной и хозяином на другую ночь, – случай напоминающий рассказ Антона Чехова, как вез однажды ночью крестьянин с глухой станции и одного пассажира в деревню. Хозяин мой уже в годах, но здоровенный детина, высокого роста, водку хлещет как воду, и много лет мотался по России. Лежу я на кровати, кишащей всякого рода паразитами, и сон совершенно отлетел от меня. Нервы приподняты. Самые неприятные мысли лезут в голову. Было около полуночи. Небольшая лампа, похожая на ночник, плохо освещала маленькую убогую комнатку. Хозяин сколачивал гроб, разговаривал как будто сам с собой и подозрительно посматривал на меня. «Вот надо на завтра сработать «домовину», – это для девицы. Я не гробовщик, и работаю вот уже 15-й гроб. Как умрет кто со всем бедный, так и ко мне, я все сделаю. Я мертвых не боюсь, чего мне бояться. А вот с живыми другое дело. Дашь живому ночлег, а потом и смотри за ним, кто он такой, – может бродяга, или убийца, беды наделает. А у Вас нет с собой револьвера или ножа?» – вдруг внезапно спрашивает меня. И тут же успокаивает себя, не дождавшись моего ответа. – «Вас я знаю, Вы хороший человек. Да у меня есть топор, ничего защищусь». Потом, помолчав некоторое время, опять за свое. Вдруг подошел ко мне, – «да что у меня взять, за что убивать меня старика со старухой, поверьте, ни копейки нет за душой!» А мне, слушая его, мысли лезут: «а что если он со страху, возьмет топор, да полоснет». Так мы и спали до самого света. На другой день он видимо успокоился, в особенности, после угощения и объяснения пришедшего к нам общего знакомого.

Чем же объясняются такие мытарства с квартирами в Онеге? Дело в том, что почти за десятилетний период, домов новых совсем нет. Промышленность же год от году, хотя и не сильно, но развивается, главным образом, благодаря старым лесопильным заводам, а так же постройке нового, которые привлекают на работы массу пришлого населения, главным образом крестьян, которые здесь в настоящее время так же заметно пролетаризуются и бегут в города. Кроме того г. Онега, как и вся Архангельская губерния является местом ссылки, и, достаточно сказать, что такой ссыльный элемент по численности с семьями доходил более 300 человек, т.е. равняется почти одной трети коренного населения. И вот всем нужны квартиры. Нам приходилось наблюдать, когда рабочие жили по 15 человек в одной комнатке, вместе с заведующим, причем все были свои, посторонний никоим образом к ним не попадал. Многие из временных рабочих, ночевали где попало на чистом воздухе, несмотря на холода и сырость в половине сентября.

Что указано относительно квартир, то же можно сказать и о ценах на мясо и молоко, они возросли неимоверно.

Чтобы закончить свои краткие наброски об Онеге, не могу умолчать об одной своей встрече. Каждый такой маленькой городок имеет всегда свою «знаменитость», а в этих местах ею обыкновенно бывает «аблакать». Большею частью «аблакать» действительно выше умственного уровня местных жителей, человек, как говорится «письменный», всегда «себе на уме» и почти всегда горький пьяница. Вот такого человека я и встретил.

Чтобы «не раздразнить гусей», назовем его собирательным именем «Х». Когда-то в былые годы нам приходилось иногда встречаться. Теперь он был не тот. «Укатали сивку крутые горки». Почти больной, он сильно ослаб, но в глазах по-прежнему мелькал хитрый и ядовитый огонек. Он и теперь готов проделать какой-нибудь фокус, дебош, но силы не те, да и жизнь онежская так изменилась, что в этом отношении создала много препятствий. Чем же он выделялся, в чем его знаменитость? А вот в чем. По всему почти уезду, все как крестьянские, так и купеческие дела вел он. Как местный житель он знал всех в лицо, и благодаря этому в своей адвокатской практике, он знал все темные делишки не только крупных представителей города, но и каждого самого захудалого обывателя. Кроме него не к кому было обратиться за помощью. Он прекрасно знал это и пользовался, как только хотел. Во всякое время мог напакостить своему врагу, или только обидчику. К этому надо добавить, что благодаря ежедневному потреблению алкоголя и своей нервной расшатанности, он со своим характером был действительно невменяем. Утром, немного выпивши, он идет на службу. Ежедневно около 3-х часов он возвращается уже пьяный. Далеко по улице раздается его исступленный, пьяный крик. Обыватели с ужасом запирают двери, скрываются на другие улицы, детишки с громким криком и плачем несутся по мосткам, куда глаза глядят. Только и слышно: «батюшки, «Х» идет!». Надо еще заметить, что физически он был силен. «Х» же не торопясь, чуть не около каждого дома, не считаясь с положением известного лица, прочтет всю его биографию, оттенив, главным образом, закулисную сторону жизни, причем такую, что даже здесь в маленьком городке никто об этом не знает. И все действительно его боялись. Скандалил отчаянно и все к этому привыкли. Судился обыкновенно местным мировым судьей обязательно раза два в месяц, причем, иногда, всегда по совокупности за 3-4 однородных дела. В такие дни надо было им любоваться на суде. Он часто остроумничал и создавал такие комические неожиданности, что поневоле приходилось смеяться до слез. В таких случаях кончалось тем, что его выводили силой из зала суда. Дома, где он квартировал, он обыкновенно выбивал почти все стекла, зимой или летом – все равно. Для этой цели у него имелся месячный стекольщик, который главным образом, им и жил. Денег он зарабатывал много, но все пропивал, или купленные предметы для себя быстро уничтожал. С местом он так же не считался, скандалил и в частном доме, и в лавке, и даже были случаи в церкви. И все ему сходило с рук. Для иллюстрации возьмем такую картинку. Дело было под Пасху. Заработал он сразу рублей 300-400. Накупил массу посуды, новый сюртук, провизии и решил праздновать. Подошла ночь. Зазвонили в церкви. Наконец толпы молящихся радостно расходятся по домам. Вдруг всех поразил сильный вой, раздающийся из освещенной квартиры вблизи церкви. Там квартира «Х-а». Комната была освещена. Рама выбита со стеклами. И на фоне её выделялась странная воющая фигура. Оказывается «Х» не вытерпел и решил поскорей отпраздновать. Напившись, он перебил всю посуду, разогнал семью, перебил стекла, разлил бочку припасенной воды на пол, достал из печки приготовленную квашню для куличей и тестом облил себе голову, обратив новый костюм в нечто невероятное. Своей персоной он производил какое-то дикое нелепое впечатление. То он гоняется по городу за кем-нибудь, то стреляет из окна квартиры, то еще что-нибудь придумает. Такой тип нам кажется, не только сам по себе интересен, но, так же рисует нравы северных маленьких городов в совсем недавнее время. Да и куда он мог направить свою энергию и знания как именно не в эту сторону.

Покончим с ним.

Наконец пришел день прихода парохода и моего отъезда.

Я на берегу около единственной пристани. Стоял маленький пароход «Кола» принадлежащий Мурманскому пароходству, который должен доставить нас на бар, где происходит пересадка на большой архангельский пароход, принадлежащий тому же обществу. 4 часа дня. Последовательно «Кола» дала свистки. Приход и отход парохода здесь целое событие. Не только встречают и провожают родных и знакомых, но многие жители считают своею обязанностью побыть на пристани в это время, погулять по берегу и посмотреть на публику. Это своего рода развлечение при монотонной местной жизни, особенно для молодежи.

Вот и третий свисток. Палуба переполнилась пассажирами. Доставили почту. «Кола» не отходит, чего-то ждет… Прошло полчаса. Берет нетерпение…, скорее бы отсюда… Наконец дело разъяснилось. Вышел какой-то господин на площадку, по-видимому, агент Общества и заявил, что чем стоять на баре полсуток и ждать там архангельского морского парохода, так лучше подождать здесь в городе. Об этом, дескать, получена телеграмма.

С большим неудовольствием и разочарованием все покинули палубу, хотя многие местные жители давно привыкли к таким сюрпризам.

Пришла ночь. Наступил прилив и наконец «Кола» отправилась на бар. Постепенно стало светать. Показалось мутное небо. Сырой холодный воздух пронизывал до костей. Понемногу стал осматриваться. Большинство пассажиров были рабочие, возвращающиеся с заработков, причем резко выделялись от онежан своим выговором шенкурцы.

Берега стали раздвигаться по сторонам. Вошли в устье реки. Начался залив, стало покачивать. Совсем расцвело и близко стал виден Кий-остров со своим Крестным монастырем. «Кола» направилась к острову и совсем близко от берега бросила якорь. Архангельского парохода еще не было. Мутные облака быстро мчались по небу. Моросил порывисто дождь. Волны сильно качали нашу «Колу». Было холодно и грустно. Согреться негде, буфета нет, даже чаю не достанешь. Прошло часа два и наконец кто-то догадался укрыть всех в товарный трюм. Мучительно идет время. Вот и полдень. Перемены никакой. Все выражают нетерпение и недовольство, особенно мелкое начальство, едущее из Онеги, хотя положение их сравнительно лучше, так как для 1 класса есть миниатюрное крытое помещение. Но вот и 3, и 4 часа, а парохода нет и нет. От нетерпения кому-нибудь из пассажиров покажется на горизонте дым и он вдруг радостно кричит «идет, идет!» Все бросаются смотреть в указанную сторону, но скоро получается разочарование. Начало темнеть. Заволновалось и пароходное начальство, на мостике непрерывно стал появляться бинокль. Некоторые из матросов стали взбираться на мачту. Получалась картина ожидания командою Христофора Колумба – земли. Наконец высмотрели. Все облегченно вздохнули, предвкушая тепло и пищу. Была уже ночь, когда пассажиры перебрались на новый пароход «Кази», который был довольно красивый и больших размеров, похожий по первому впечатлению на Николая II Русского Общества. Через час мы были в открытом море. Третий класс был переполнен. Кое-как устроившись, большинство стало накачиваться. Одна часть от начавшейся качки, другая же от спиртных напитков. Пошли разговоры, знакомство. Особенно дружно принялись торговцы кожами с р. Ваги, которые вероятно хорошо заработали. Между ними затесался портной, везший готовые костюмы в Архангельск на ярмарку. Подвыпивший, крайне экспансивный, он все как будто куда-то порвался не то сделать сальто-мортале, не то расцеловать всех. И он, в конце концов действительно «полетел», вроде Горбуновского портного. Около него быстро образовалась веселая группа по виду давно ему знакомая. Появились вина, коньяк, и на другой день у него ни денег, ни товару не оказалось, все было пропито.

Ночь… Волнение громадное… Проходим мимо Жижгина острова. Было 3 часа утра. Ярко виднелся маяк на острове. Наш «Кази» такие выкрутасы выделывал, что обидно делалось за такой большой пароход. Его бросало как щепку. Винт слишком стал часто работать в воздухе. Все спали, и буфетчик, и повар с помощником, и пассажиры. Напротив меня лежали несколько человек молодых солдат пограничной стражи. Я стоял в боковом проходе около машины и согревался. Волнение усиливалось. Я подошел к окну и взглянул… Вдали сверкал маяк… Волны, похожие на большие курганы, со стоном и ревом бились о борта парохода. На палубе было слышно, как перекатывалась вода. Ходить было совершенно нельзя, даже держась за поручни. Вдруг, как будто послышался треск, на одну секунду «Кази» стал неподвижен. Затем раздался на корме крик, плач, звон разбиваемой посуды. Еще момент, лежащие солдаты обратились в гуттаперчевые мячи и стали летать в проходе. Крики, стоны со всех сторон, по всему пароходу. Буфетчика со страшной быстротой выбросило из запертой каюты. На кухне происходил целый ад от летающей посуды, кастрюль и прочей поварской принадлежности. Пароход куда-то нырнул. Огни в машине со звоном потухли. Наступила какая-то жуткая и мучительная тишина… Машина не работала.

Слышались всхлипывания и отчаянные, полные какой-то скорби воззвания к Богу о спасении. Сердце у меня куда-то укатилось, и я не помню, как сам очутился у раскрытых дверей, идущих на палубу. Мня обдало всего водой… Но вот момент… Слышно как заработали винты… Еще и еще… Чувствуется что «Кази» вынырнул. Появился свет в машинном отделении. На палубе раздались резкие восклицания и топот ног команды. Но паника еще не прошла. Все в каком-то оцепенении. Многие продолжали плакать и молиться. Вода внизу везде. Кое-как пришли в себя, но на лицах видна могильная бледность и испуг. Волнение продолжается…, но с каждым часом делается слабее и слабее. Наступил день. Лица у всех повеселели. Пошел попутный ветер и, сильно качая, понес нас к Архангельску. Время близилось к вечеру, когда «Кази» вошел в устье Двины. Показался город. Наконец мы у берега.

Вас-ко.

Архангельск. 27.02.1909 (45). С.1-2; 11.03.1909 (55). С.1-2.