Мне особенно больно говорить об утрате этого памятника — у меня была особая привязанность к нему. Он провожал меня в путь на Кожозеро, он и встречал. Помню, как возвращались мы с Кожозера с моим другом Юрием Рыбаковым, в исходе вторых суток, одолев семь десятков верст нелегкого пути, в буквальном смысле слов не чуя под собой ног, и, казалось, не было конца раскисшей осенней дороге, как вдруг, взойдя на лесной холм, вырос над деревьями огромный шатер, а потом, выйдя из леса, развернулся весь ансамбль, одаривая своей приветливой красотой, как одаривал он ею многих усталых путников. Давней исторической обжитостью повеяло на нас, из безлюдья мы вышли на люди.

Я все еще не могу смириться, поверить, что его нет, как всегда трудно поверить в невозвратимую потерю, мне трудно произнести слово “был”...

Кожский погост находился не в самом селе Усть-Кожа на Онеге, а в трех километрах поодаль, у деревни Макарьинское. Здесь, на возвышенном берегу реки Кожи, было найдено наиболее удобное место в округе для постановки церквей. На открытом, голом берегу, поодаль от деревни, торжественным чином, в ряд стояли две церкви и колокольня.

Старшей считалась Климентовская 1695 года, кубоватая, сравнительно небольших размеров. Узкий вытянутый четверик ее венчал куб красивого профиля, компактный в объеме, — боковые главки стояли в тесном единстве с центральной завершающей главой. Во всем — в конструкции и в отделке деталей: соразмерности сруба четверика и оглавления, в мягких очертаниях куба и главок, в их отделке крупным и мелким лемехом, в декоративных теремках у основания шеек главок — во всем проявлялось особенное изящество стиля кубоватого зодчества, свойственного его цветущей поре.

Шатровая Крестовоздвиженская церковь (1769) высотой своей и внушительностью превосходила более скромную кубоватую старушечку. К ней не пристраивалось трапезной и приделов, потому она воспринималась целостно, как столпное сооружение, как чистый тип шатрового храма (независимо от спорной даты постройки). Лишь невысокая крытая галерея обводила храм с западной и северной сторон. Из галереи внутрь храма вела двустворчатая дверь стрельчатой формы, расписанная цветами в народном стиле, что придавало внутреннему помещению праздничную нарядность.

Изящно, нарядно выглядела и колокольня (XVII—XVIII веков, перестроена в XIX веке), отмеченная рядом исследователей деревянного зодчества, начиная с В. Суслова и И. Грабаря. В сравнении с церквами она невелика, казалась почти игрушечной. Особенно оживляли ее резные полицы над повалом в виде ожерелья и на кровле звонницы и изящные теремки по углам четверика. Невеликое сооружение это тем не менее играло созидающую роль; именно она была звеном, связующим обе церкви в единый ансамбль.

Ни одно из этих замечательных сооружений не уцелело... Рассказывают, будто мальчишки бегали возле зданий с факелами и случайно подожгли. Как было на самом деле, мы не знаем. Расследования не проводилось, к ответственности никто не привлекался, как не расследовалось и дело о гибели церкви в Вазенцах.

Пусть в вас, мой читатель, кем бы вы ни были, северянином или жителем других мест, страшный факт этот, определению которого я не нахожу слов, возбудит справедливое негодование и заставит быть нетерпимее к любым нарушениям Закона об охране памятников истории и культуры. Слишком часто до недавнего времени мы только регистрировали потери и умалчивали о причинах гибели памятников, начиная со случаев равнодушия и небрежения и кончая актами вандализма.

С тяжелым чувством оставляем мы Усть-Кожу.

Генрих Павлович Гунн