Родилась я в деревне Пурнема. В ноябре 1940 года мне исполнилось 16 лет. Правление колхоза и комсомольская организация дали работу – заведующей колхозным клубом (клуб был в церкви) и заведующей избой-читальней. Тогда эта должность в народе называлась «избач».

21 июня 1941 года в клубе с пионерами ставили пьесу «Тимур и его команда». 22 июня, утром, мама меня будит: «Дочка, вставай. Война, на нас напала Германия!»

Сельский Совет был в центре деревни. По радио выступал Михаил Иванович Калинин. Передача выступления повторялась. Народ на митинг шел с каждой улицы и переулка. Дети, старики, женщины с малыми детьми на руках.

Слушали доклад до двух часов дня, не расходились. Словно ждали, что вот- вот объявят об окончании войны …

На второй день войны, по телефону сообщили из военкомата фамилии призванных в армию: 1915-16 годов рождения. Через день пришли повестки. На третий день, земляков провожали всей деревней.

Дней через пять из райцентра (район тогда был Беломорский) пришла разнарядка: направить на оборонные работы из Пурнемы 50 человек. На оборонных работах Архангельской области надо было построить дорогу от морского порта Пертоминск до пограничной заставы, то есть до деревни Красная Тора (10 км) через болота и бугры. Грунт очень тяжелый. Орудия: топор и лопата. В длину ежедневная норма 14 метров, в глубину и ширину – 60 см. Легче было работать в воде, в болоте. Самыми молодыми были я и Настя Алимова (в 1939-м окончили вместе седьмой класс).Пожилой была Анна Сазоновна Егорова, она троих девочек оставила с бабушкой. Женщины постарше нет-нет, да и отдохнут, нам с Настей отдыхать некогда, надо выполнить норму!

Строительством дороги руководили военные. Кормили нас два раза в сутки (обед и ужин). Пищу готовили на костре, на улице. В деревне Красная Тора было около 20 деревянных домиков, мы спали на сеновале. За месяц дорогу построили (с Пертоминска навстречу нам шли колхозники из деревень Яреньга и Лопшеньга).

Наконец, мы вернулись по домам. В Пурнеме создали отряд народного ополчения из рабочих и служащих. Нас с Настей тоже приняли в отряд. Занятия проводили пограничники. За 25 километров от нашей деревни в д. Лямца был пограничный пост. Учили ползать по-пластунски, заряжать, чистить винтовки и стрелять, оказывать первую помощь раненым, делать перевязки. Занятия проходили по вечерам, по пятницам.

Я продолжала работу в культпросветучреждениях. Библиотекарь ушел в армию, библиотеку тоже передали мне. Главное в работе – знакомить население со сводками Информбюро. Вечером в читальню приходили пожилые мужчины, чтобы почитать газеты, журналы, поиграть в домино, в шашки.

Началась заготовка кормов, в колхозе - восемь сельскохозяйственных бригад. Мне надо побывать в них (шесть-восемь километров от деревни пешком). Часто приезжали лекторы: читали лекции о международном положении, о событиях на фронте. Из райцентра приходили бандероли, посылки с одноактными пьесами. Пьесы высмеивали фрицев, показывали патриотизм советского народа. Партийная организация за каждой бригадой закрепила агитатора, в основном учителя. Спрос был серьезный. Два раза в месяц агитаторы отчитывались о своей работе на участке.

В конце 1942 года начали приходить похоронки. В задачу агитаторов входило: поддержать родственников морально. Бывало, идешь по деревне и слышишь пронзительный плач матерей, жен. В следующем доме опять плачут. Пока дойдешь до конца деревни – ноги не несут. А женщины проплачутся – и опять на работу, на тяжелейшую работу на полсуток.

Агитаторы собирали теплые вещи, байковые одеяла на портянки солдатам, овечьи носки и рукавички. Население делилось всем, что можно отдать фронтовикам. Помню, пришли мы к бабушке Анастасии Кузьмовне Егоровой (возможно отчество другое, хорошо не помню). Она и говорит: «Миленькие, сейчас у меня нет хороших рукавичек и носков, приходите завтра, я овец остригу и все приготовлю». Остригла овец, позвала соседок. Кто шерсть цепал, кто прял, а кто - вязал. К вечеру были готовы носки и рукавички. Потом у этой бабушки с фронта не вернулись два сына и три зятя.

Высока была бдительность у населения. О каждом незнакомом человеке докладывали агитатору или в сельский Совет. Агитаторы строго следили за маскировкой, чтобы окна были плотно закрыты темными шторами. На комсомольцев – агитаторов возлагалось дежурство: сегодня – на почте, завтра – в сельсовете. По ночам охраняли общественные постройки, фермы, склады.

Немецкие самолеты бомбили Архангельск. А у нас на горе, перед морем, построили будку без отопления. Для чего? Мы, дежурившие, сообщали погранпосту, что слышен гул немецких самолетов (они летали по ночам). В будке телефон и винтовка. В январе, в 30-градусный мороз, выходили на улицу греться.

В июне 1942 года пришел наряд: направить пять человек в город Онегу на сплав леса. В том числе и меня. Ключи от библиотеки я положила на стол в сельском Совете. Пришли в город пешком. Поселили нас в дощатом бараке, тут же была и столовая. Кормили два раза в сутки. В бараке и летом - ночью холодно. Прижимаемся друг к другу, греемся. Спали на нарах, постельных принадлежностей не было.

Направляли нас на месяц, продержали до октября, на реку Онегу с запани шел лес. Мы, девчата, баграми ловили лес в «сигары», то есть в большую кучу. Подходил пароходик, «сигару» увозили к лесопильному заводу. В мирное время здесь работали сильнейшие мужчины. А в войну – девочки, кяндские, тамицкие… Ходили по бонам, никто из нас не оступился. Видно, Господь Бог берег. В сентябре стало холодно, сапоги продырявились. Разошлись жить по землякам. В выходные дни ходили собирать мелкую картошку на совхозных полях. Хозяйка квартиры варила картофель с солью. Это было очень вкусное блюдо. А мы решили …«бежать». Знали, что привлекут к ответственности по законам военного времени. Но подумали: хоть кормить будут, да работу дадут. Так и вернулись домой.

А в сельский Совет пришел наряд: направить в Карелию 10 человек рыть окопы. По возвращению они рассказывали: жили в землянках, близко населенных пунктов не было. Работали там два месяца. Ни разу не мылись в бане. Пришли изнуренные, в болячках, со вшами.

Фельдшер Татьяна Никифоровна Киричанская, очень ответственная, всех поставила на ноги. Хотя из лекарств только марганцовка, цинковая мазь да валидол.

Не было мыла, соли, спичек. В деревнях стал появляться сыпной тиф. В школе, перед уроками, проверяли детей: нет ли в голове и белье вшей? Белье стирали настоем золы, соль клали только в пищу. За соленой водой ходили к морю, чтобы испечь хлеб. Керосин давали по норме, жгли для освещения керосинки или лучину, ходили с лучиной в зубах. Иногда хозяйке надо затопить печь, спичек нет, шли к соседке за угольком…Часто были карантины от гриппа. Кульпросветучреждения закрывались, запрещались собрания.

В марте 1944 года серьезно заболела мама. А у нас скот, огород, трое малолетних детей. Мама еще была в сознании, когда сказала: придется тебе детей сдать в детский дом. А я дала маме слово: детей в детский дом не отдам, справлюсь. 2 сентября мама умерла. На детей давали хлеба на карточки по 200 граммов, на меня – 500. Растили ячмень, мололи на муку. В ячменном хлебе больше было картофеля, так и тянулись. Самое трудное для нас – заготавливать дрова на зиму. Я все думала: наступит ли день, когда я высплюсь. Досыта – то я когда-нибудь наемся, а спасть буду всегда хотеть.

9 мая пришла я на почту, по радио сообщают, что война закончилась, немцы капитулировали. Сельский Совет, как в день начала войны, провел митинг. Праздник День Победы был со слезами на глазах. Особенно волновались родственники тех, от кого не было вестей. Похоронки приходили поздней. Война закончилась, но все трудности были еще впереди. Началось восстановление народного хозяйства…

Роза ТАШЛЫКОВА (Рябова).

газета «Онега», 08.05.2010 г.