Родился я в 1896 году в д. Пянтино, Мардинской волости, Онежского уезда, в семье крестьянина бедняка. Отец – инвалид, умер в 1904 году, в семье вместе с матерью осталось четверо детей. Я был самый старший, в возрасте 7 лет.

В сельской школе проучился только две зимы. Затем сидел дома за няню, водился с братьями. Когда подросла сестра, мать направила меня в г. Онегу учиться к сапожнику, где проучился две зимы. Летом помогал матери по сельскохозяйственной работе.

Весной 1911 года поступил в Онеге на лесозавод «Бакке и Виг» в качестве рабочего. Затем сезон работал на выкатке бревен в Архангельске на заводах в Цигломени у Русанова. Два сезона был на сплаве в Кандалакше у заводчика Беляева.

В 1915 году меня досрочно мобилизовали в царскую армию. После краткого обучения, в ту же осень, направили на фронт под Ригу, в 16-й Сибирский полк, где я служил рядовым солдатом гранатометчиком вплоть до февраля 1918 г.

После Октябрьской революции, 16 февраля 1918 г. ушел в 1-й Псковский батальон Красной Армии, в первые дни ее организации. Принимал участие в защите г. Пскова. Затем батальон отошел на ст. Струги Белые (теперь Струги Красные) и там находился до апреля того же года.

Как-то стоя на посту, мои глаза не увидели света, (глаза были испорчены в период работ у сапожника, в пыльном и темном помещении, уже тогда в Онеге, левый глаз видел плохо). Врач – глазник обнаружил абсолютную глаукому и опасность потери правого глаза. Комиссия решила после краткого лечения демобилизовать меня, и выдать справку об освобождении от службы в армии.

Приехав на родину, я думал, что в армии мне быть больше не придется. Надо беречь правый глаз, т.к. глаукома может перейти и на левый, – как мне сказал врач, и дал рецепт для ежедневного закапывания каплями видящего и здорового глаза. Хотя глаза мои внешне были как бы «здоровы», была возможность «прятать» от людей и молодежи свою слепоту глаза. Никто из окружающих не подозревал, что глаза больны.

В деревне занимались организацией избы читальни. Вместе с молодежью, уже пришедшей из армии, составили большую библиотеку. Но вдруг вспыхнула эпидемия «испанки», заболела вся деревня, умерло 17 человек, в основном молодых. А вскоре новая беда, погиб весь урожай зерновых и огородных культур от мороза по всей Онеге. Это было 28 июля 1918 г.

А 31 июля интервенция вероломно занимает г. Онегу, а 2 августа захватывает и г. Архангельск. Избу-читальню с библиотекой закрыли. Горе и большое тревожное беспокойство охватило всех в деревне, в том числе и меня. Я не знал, что мне делать. Убежать к красным? Так страшно оставить родных на произвол белогвардейцам. Поэтому я и вся семья остались дома в деревне.

Как-то однажды врывается к нам в дом офицер белогвардеец, чтобы забрать меня, и увезти в штаб в Чекуево. Но у меня в этот момент сидел товарищ юности, который служил у пристава в Чекуево переписчиком. Он заволновался и запротестовал. Тогда офицер и на него накинулся со словами - «Ты большевик?». Товарищ был вынужден показать удостоверение, данное приставом, на гербовом листе бумаги, и офицер отступил от него, т.к. там было написано: «Писарь 2-го Чекуевского участка полиции». Таким образом я был спасен от задержания и ареста.

Весной 1919 года, (примерно в апреле месяце), бело-интервенты провели мобилизацию молодежи Онеги. Тогда, не смотря на возражения и указание на болезнь глаз, (глаза внешне были как бы здоровы), меня тоже мобилизовали в белую армию. Я не посмел показать удостоверение красных о своей болезни.

В июле 1919 г., когда интервенты дали оружие, еще не было окончено формирование всего 5-го Северного полка. Сформировав только 7-ю роту, и не успев ее ввести в состав полка, 20 июля произошло восстание полка. В 5-й роте, повстанцы избрали меня председателем повстанческого комитета роты, и перешли на сторону Красной Армии. В конце июля меня принимают в члены партии большевиков за активное участие в восстании 5-го полка белых.

В начале августа 1919 г. представитель 18-й стрелковой дивизии из политотдела вручает мне книжку парт-документа (партийный билет). Вскоре избрали секретарем 2-го батальона, теперь уже 156-го стрелкового полка Красной армии. Позднее был назначен политруком 5-й роты 156-го полка, где служил и воевал до ликвидации Северного фронта. Участвовал в боях и разведках против интервенции и белогвардейщины на Севере.

В мае 1920 г. 156-й полк пошел на Польский фронт. В 5-й роте я служил все тем же политруком роты, участвуя в боях и разведках, был ранен. В августе большая часть войск оказалась в тяжелом положении. 1-я и 2-я части обозов были изолированы от них, прекратилось снабжение Красной армии, а парт-документы оставались в политотделах. После нескольких боев с поляками, пришлось интернироваться на германскую территорию.

В Германии стояли в лагерях – Арисс, Гамельн и Минден. В лагере Минден, я находился до мая 1921 года, там же получил временное удостоверение о своей партийности. Из Германии выехал в Петроград, там сдал временное удостоверение, и тут меня направили в госпиталь, как больного, для срочной операции.

После операции лечился май, июнь и почти весь июль. Затем с ранеными защитниками Кронштадта меня вывезли в Вологду, а оттуда направили на родину для полного выздоровления. Уехав, так я и не получил партийного билета. В те дни я не знал, кто выправлял партийные билеты, и в какую часть следовало обратиться. После демобилизации я пытался найти членов партии 5-й роты. Нашел только одного, и подал новое заявление в партячейку с. Чекуево, т.к. не мог восстановить прежнего стажа. В конце 1922 г. меня приняли в кандидаты РКП (б) с испытательным сроком на 1 год, как крестьянина.

До вступления в партию я вместе с местной молодежью организовал культ-просвет. Привлекли из ближайших деревень всю местную молодежь и интеллигенцию. Все объединились вокруг клуба. Здесь проводили собрания, беседы, читали лекции, выпускали стенные газеты, ставили спектакли, концерты и т.д. Чекуево стало своеобразным центром на Онеге. На собрании молодежи избрали 3-х товарищей для руководства этим, тогда новым культ-просветом, пришлось быть его председателем мне.

В члены партии большевиков меня перевели только в 1925 году, в виду того, что все это время мне приходилось переходить с одной работы на другую. Приходилось работать 2-3 месяца, не более, пока я не поступил в партийную школу в г. Архангельск, и в 1925 г. там меня перевели из кандидатов в члены партии РКП (б).

После окончания Совпартшколы в 1926 г. меня направили на работу в Чекуевскую волость, где избрали секретарем Чекуевского Волкома РКП (б). Там я проработал до апреля 1927 г., а после меня направили в Кяндскую волость, где избирают секретарем Кяндского Волкома большевиков. В Кянде я проработал с 1927 по 1929 гг.

По личной просьбе, в 1929 г. я перешел работать на лесозавод на Поньге, простым рабочим. Но и здесь меня избрали членом заводского комитета союза деревообделочников, затем председателем заводского комитета. Вскоре я получил письмо из Архангельского губкома, от зав. Агитпропа т. Углового, о предложении поехать учиться в академию им. Крупской. До начала учебы, райком ВКП (б) направляет меня учителем обществоведения, где проработал до 1931 г. в Леспромхозуче г. Онеги, вместе с П.А. Поповым, бывшим организатором Советской власти на Онеге, и командиром первого Онежского партизанского отряда.

Осенью 1931 г. академия принимает меня на учебу. Московский обком ВКП (б) направляет меня на льнозаготовки в Калининскую область, а затем в г. Москва, в связи с хлебными трудностями, я работаю уполномоченным по пекарням.

В связи с тем, что прошла реорганизация Академии, ее перевели в педагогический институт, я перешел в Высшую школу продвижения, где я вновь ездил по командировкам обкома ВКП (б) Москвы. Учеба шла с большими перерывами. Вдруг в 1933 г. вызвали в ЦК партии. Мне предложено ехать начальником политодела в любой район страны на востоке или на западе.

Я был назначен в Белоруссию в Костюковичский район, совхоз Каничи, где и работал в 1934 – 1936 годах. По семейным обстоятельствам, меня по моей просьбе, направили в Архангельский обком ВКП (б), который направил меня на сульфат-целлюлозный завод, где я работал начальником древесного цеха, заведующим клубом. А в связи с началом финской войны направили на работу в части ПВО.

В 1940 г. наркомат бумажной промышленности направил меня на бумажный комбинат в г. ЭНСО (ныне г. Светогорск) в качестве начальника древесного цеха, где и проработал до начала Великой Отечественной войны.

Далее приехал на завод в г. Боровск, тоже на бумажный комбинат. Работал я начальником ЖКО, вместо бывшего начальника, немца. Но меня мобилизовали и направили на железные рудники АУЭРБАХ Серовского района Свердловской области, где я работал в качестве простого рабочего – горняка. Но вдруг меня направили во дворец художником, где и работал все 4 года с 1942 по 1946 гг. А затем, тем же художником, направили на алюминевый завод г. Краснотурьинска, где и проработал с 1946 по 1956 гг. вплоть до пенсии.

Вышел на пенсию только после того, как мне удалось найти трудовую книжку, которую я был вынужден оставить после эвакуации с Карельского перешейка во время войны. После войны я ее не имел на руках, она была в отделе кадров завода в г. ЭНСО (Светогорске). Если бы, я ее не нашел, пришлось бы мне работать и далее.

Будучи пенсионером, я как мог, работал, оформлял стенгазеты, участвовал в трех выставках художников-самоучек, иногда писал плакаты. Затем сотрудничал в газете «Заря Урала», заходил на завод, там иногда художеством занимался. Ходил по квартирам рабочих по их заметкам в газету и т.д.

Но меня постигло несчастье – инфаркт. Я его пережил. Краснотурьинская больница помогла, немного поправился. Но, вскоре в январе 1963 г. постигла новая, еще большая неприятность – это паралич моего тела, левой его части. Левая рука не работает совсем, ходить тоже не могу, а так еле передвигаюсь в кресле. Затем последовал еще целый «букет» болезней, которые лечу и сегодня в 1973 году, но они почти не поддаются ни какому лечению. Так меня постигла старость. Мне идет уже 78-й год. Империалистическая война, окопы, потом гражданская война, сделали свое дело. Все это, как видно, отразилось на здоровье.

Так же на здоровье отразилось еще одно неприятное событие. Перед праздниками Великого Октября, накануне его 50-летия, мой земляк с Онеги, Ив. Сем. Попов, зная, что все мои документы погибли в 1941 г., на партийном собрании в Краснотурьинске оклеветал меня – заявил, что я будто бы доброволец белой армии и т.д. Много раз меня вызывали в Краснотурьинский горком КПСС. Но из-за болезни я явиться не мог, там видимо не знали моего состояния здоровья, но писать мне ничего не стали.

О клевете И.С. Попова, я узнал от друзей, членов партии. Я написал в архивы Архангельска, Пскова, Ленинграда, Москвы. Мне выслали три важных справки о моей партийности в 1919 году, о том, что был политруком 5-й роты 156-го полка на Севере и в Польше, и еще о том, что был на совещании политработников на Северном фронте. Все эти документы я получил в 1968 году, их так же получил Краснотурьинский горком КПСС. Это уже после того, как за основу была взята клевета И.С. Попова и он получил орден Красной Звезды, меня тоже не забыли, горком Краснотурьинска написал и выдал мне почетную грамоту. Но, на мое письменное опровержение в Совет старых большевиков и ветеранов, мне ничего не ответили, и считают правым Попова.

Ходить я не могу, крепко меня поразил паралич, но он оставил мне какой-то уголок сознания в голове, поэтому решил написать свои воспоминания о событиях тех давно минувших дней, жизни и борьбы моих современников, многих из которых нет в живых, но осталось многое в моей памяти об их прекрасных делах. Все еще продолжаю писать, хотя сегодня 17 августа 1973 г. За неграмотность письма прошу читателя извинить меня…

Бывший крестьянин и участник гражданской войны М.И. Коротких.

Данные из архива Онежского историко-мемориального музея, Д. 122