КРАТКОЕ ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ БЫВШЕЙ КОЖЕОЗЕРСКОЙ БОГОЯВЛЕНСКОЙ ПУСТЫНИ

Дорога

Называемая в просторечии "монастыркой", она тянется от Усть-Кожи на Онеге до Кожозера семьдесят шесть километров. От последней деревни на Коже – Петровского, шестьдесят один километр дорога идет лесной глушью вдоль правого берега Кожи, то приближаясь к реке, то удаляясь. Первые восемнадцать километров от Петровского дорога лежит широким песчаным полотном, укатанная лесовозными машинами, среди унылых пространств старых вырубок, бурых, замшелых, с редкими еловыми колками. Миновав эти пространства, справа в просвете деревьев покажется неспокойная Кожа, скачущая по своим бесчисленным порожкам, шумно сливающаяся по диабазовым плитам падуна, а дорога раздвоится: лесовозная колея уйдет в сторону, к старым делянкам на Сывтуге, а редкий путник вступает на заброшенную безлюдную дорогу.

Дорога заброшена, но не загубилась, она до сих пор в хорошем состоянии. Проходит она большей частью по сосновым гривам – супесный грунт здесь столь плотный, что не отпечатываются следы, частью идет еловым суземом – и здесь окопана канавами, небольшую часть моховыми болотами – здесь положена гать. По такой дороге прошла бы машина, если бы трактора не разворотили мостики и гати. Но по зимнему пути проходят и машины.

Лес угрюмый, молчаливый, однообразный. Сосновые гривки повторяют одна другую. Река где-то в отдалении, не встретишь ни журчащих ручейков, ни светлых полянок. И птиц не видно и не слышно. Только лес и дорога в тенистом коридоре. Дорога и лес – и больше ничего. Утомляет однообразный путь, тяготит ноша. Так идти три часа.

Просвет возникает внезапно. Путник оказывается на поляне. Рядом блестит речной плес, три березки на берегу. Место это называется Половина. Когда-то был здесь монастырский постоялый двор, потом деревенька, от которой осталась одна изба, полуразрушенная. Всегда тут останавливались на полпути, так и поныне. Да и сам не захочешь миновать это веселое место.

И вторая половина пути будет повеселее. Разнообразнее будет лес, не раз завиднеется с дороги река, будут встречаться ручейки с прозрачной водой, будут и гари, и огромные пространства бурых мхов. Долог путь, но хороша, тверда дорога. В последний раз подойдет она близко к реке, невидимой, но слышимой гулом порога, и круто отвернет в сторону через болото на сухую гривку и отсюда откроется взору путника уходящей вдаль ровной прямой просекой. Лишь в одном месте на моховом болотце делает дорога изгиб и снова уходит вдаль по идеально выверенной линии.

Дорога вызывает изумление всех, кто по ней прошел-проехал, о ней сохранились предания среди местных жителей. Рассказывают, что проводили ее строго по вешкам. Дорога поддерживалась монастырем в идеальном состоянии. По преданию, игумен, едучи в коляске, ставил перед собой посох и там, где посох подскакивал, велел заделать ухаб.

Так пройдет дорога лесистыми увалами, спустится к перешейку меж двух тихих темноводных озер – Колозёра, поднимется в горку, снова спустится в воронкообразную ложбину, в гиблую топь – гать здесь разрушена, трактор пошел в обход и провалился, выйдет на сухое место и снова по прямой пройдет последние семь километров. Ближе к озеру дорога идет сырым лесом, несколько раз блеснет вода в просветах. Все нетерпеливее ожидается конец долгого пути, и все нет конца, опять чернолесье, лужи на дороге, обходные тропинки... Потом, за сосновым пригорком, дорога повернет вправо, лес расступится, впереди завиднеются белые монастырские постройки, а на обе стороны распахнется просторная озерная ширь.

Кожозеро

В Поонежье оно самое большое, вытянутое с северо-запада на юго-восток на двадцать с лишним километров, шириной до пяти-семи, общей площадью зеркала около ста квадратных километров. В южной оконечности его, так называемом Летнем конце, впадает речка Тура, на северо-западе речка Подломка с Никодимкой, из северной оконечности озера, в Зимнем конце, недалеко от монастыря, вытекает стоверстая каменистая Кожа.

По одной топонимической версии – заведомо недостоверной – названо озеро так потому, что очертаниями своими напоминает растянутую воловью кожу.

Самое большое в Поонежье и, пожалуй, самое красивое.

Красота его в открытом водном пространстве, теряющемся в голубом мареве погожего летнего дня. После лесной дороги, хмурости, стесненности, так вольно душе на широком сверкающем просторе, так счастливо, что довелось увидеть еще одно прекрасное место на свете...

Три островка на озере. Два на большом, юго-восточном плесе – Бабий и Мокшеев – сосновыми шапками встающие из воды, один на малом, северо-восточном плесе – Чаячий – голая каменистая луда, обсиженная чайками.

Островом был и монастырский Лопский полуостров, позже соединенный с берегом перешейком. Далеко выступая в озеро, он разделяет его на два неравных плеса. Эти два плеса и предстают взору путника во всей своей красе, едва он выйдет из леса на перешеек.

Озеро лежит в низких берегах, обведенных неразорванной кромкой леса. Лишь монастырский полуостров возвышается горкой. Дно озера чистое, песчаное, твердое, столь твердое, что в иных местах не воткнешь шеста. Чисты и берега. Прибрежная кромка – то длинные песчаные пляжи, то полосы крупного галечника и булыжин, выглаженных и пригнанных друг к другу озерными волнами плотно, как на мостовой. Берега в иных местах окаймлены неширокими разреженными полосами тростника, тресты, по-северному. Водная растительность нигде не образует заросли, поэтому водоплавающей птицы на озере немного.

Как на всяком рыбном озере, довольно гагар. Бывают слышны и гусиные крики. В отдаленных концах озера можно увидеть и лебедей.

Озеро рыбное, все виды озерной рыбы здесь представлены. Есть лещи, есть сиги, есть пелядь. Редкое зрелище являет озерная гладь в тихую закатную пору: вся она по прибрежному мелководью, как в дождь, пестрит бисером от резвящихся рыбешек, далее от берега расходятся круги от более крупной рыбы...

В Коже-реке и в речках, впадающих в озеро – все они каменисты и порожисты – ловятся хариусы, попадается и форель. В самой Коже водится и семга – царь-рыба.

Река Кожа

Озеро ли названо по реке, или река по озеру – судить не станем.

Бурная и порожистая почти на всем своем протяжении, в истоке, как и в устье, она мирная и спокойная – широкая водная дорога среди стоящих в торжественной тиши лесов. Пройдя немного, река входит в небольшое озерко с приветливым названием – Доброе. У него, и в самом деле, ласковый вид: овальное лесное озеро, особенно красивое в пору ранней осени, в отражении чуть позолоченных лесов, дремотно-тихое – здесь тихо и когда гуляют по Кожозеру волны с барашками.

Но за озером картина меняется: круто вздымаются берега в частоколе черных елей, сжимают реку, река входит в лесную "трубу", появляются камни, начинается Мельничный перекат, за ним Мельничный порог. Здесь на быстрине стояла монастырская мельница. И поныне в зарослях виден выложенный камнем пересохший канал, по которому вода бежала на мельничное колесо, и высокий четырехстенный сруб без крыши. Дальше, за мельницей, все глуше становятся места, все круче вздымаются отвесные берега, выступая каменистыми щельями-скалами. Река пробивает себе путь в отрогах Ветряного Пояса. Гористость пейзажа кажется непривычной для окрестных мест, для которых характерны небольшие возвышения и низменные пространства окружающих озеро нескончаемых моховых болот. Глубоко внизу, видимая словно с высоты птичьего полета, вьется река, то вскипая белой пеной на порогах, то притихая на коротких плесах. Так идет она несколько километров, пока не войдет в узость и не ворвется в каменный коньон. Здесь – Падун, каскадный водопад, самый большой на реке среди прочих падунов. На протяжении ста метров прорывается река через каменную преграду, ниспадая на восемь с лишним метров. С четырех уступов срывается бешенный поток, сотрясая береговые скалы, грохочет, ревет, напоминая о дикой стихийной силе природы, угрожая каждому, кто осмелится приблизиться к стремнине, вскипает погибельным котлом, свергаясь с последнего уступа.

Такова Кожа, невеликая речка, протяженностью около ста километров, а ниспадает на сто метров и приравнена к горным рекам.

Из других кожеозерских речек знаменита впадающая в Подломку, недалеко от ее устья, речка Никодимка, прежде называвшаяся Хозъюга, переназванная в память кожеозерского святого, пребывавшего здесь в пустыни.

Как обычно на Севере, истоки речек разных водных систем близко сходятся и по речкам и озерам с волоком через водоразделы можно забраться вглубь сузема, в самые удаленные места треугольника, образуемого беломорским побережьем, рекой Онегой и рекой Илексой, и равного по площади иному государству... Пути эти, когда-то известные землепроходцам, в наше время стали труднодоступными, но все же осуществимыми туристскими маршрутами. Они, туристы, да еще геологи, да еще рыболовецкие бригады, и посещают ныне эти дальние, прекрасные места.

Лопский полуостров

В доисторические времена представлял собой нынешний Лопский полуостров диабазовую платформу вулканического происхождения. Со временем скалы покрылись почвой и поросли лесом. Некогда существовал узкий и глубокий пролив, отделявший тогдашний остров от материка, но в историческое время, которое начинается на Кожозере с основанием монастыря, пролив был засыпан и сооружен перешеек. Называется он "дамбой" и такой ширины, что умещалась на нем часть монастырских построек. Грунт брали неподалеку, а выемку превратили в монастырский пруд – озерко Келейное – использовалось под рыбные садки, ныне оно затинилось и заросло хвощем.

Название Лопский, конечно, от лопи, некогда обитавшей здесь. "Лопь озерная", как и "чудь белоглазая", не раз поминается в северорусских житиях (вспомним, что в Житии Кирилла Челмогорского они названы "страшливыми сыроядцами", а в Житии Лазаря Муромского рассказывается, как лопь дикая хотела пустынника "в ядь себе сотворити"). Вряд ли таковы были эти мирные рыболовы. Поминают "лопь озерную" и "лопь лешую" и другие исторические документы. Достоверно, что к началу XVI века лопь уходит из Обонежья и Поонежья, переселяется на Кольский. Очевидно, что лопский (саамский) поселок существовал и на Кожозере, но к середине шестнадцатого века, времени основания монастыря, озеро было безлюдным. Однако, память о древних жителях сохранила топонимика.

Полуостров расположен в северо-западной оконечности озера, вблизи от выпадения реки Кожи. Такое природное расположение оказалось удобным для поселения и для земледелия, поскольку лесистая шапка острова закрывала от свирепых северных ветров. Здесь, в юго-восточной части острова-полуострова, ближней к материковому берегу, и устроился монастырь. По солнечному склону холма были распаханы поля и возделаны огороды.

Полуостров невелик и не слишком мал. Как вдоль, так и поперек – примерно два километра. Представляет собой он возвышенное ровное плато, на три четверти поросшее лесом. В южную сторону плато спадает мягким земляным склоном, в северной стороне обрывается отвесными диабазовыми скалами с соснами, укоренившимися в расщелинах, напоминая пейзаж Кий-острова на Белом море. В облике полуострова много схожего с беломорскими островами. Также каменисты его берега – идешь береговой кромкой то по накатанным булыжинам, то по выступающим, как спины морских чудовищ, диабазовым плитам (есть и прекрасные песчаные пляжи). Как на морских островах, оконечность полуострова далеко вытягивается узкой каменистой лудой. Полуостров вообще сильно каменист, повсюду в лесу встречаются замшелые валуны, глубоко вросшие в землю. Такие же валуны, как старые могильные плиты, лежат и на территории бывшего монастыря.

Лесок на полуострове, хотя и невелик, но разнообразен и в малом отражает характер северного леса. Есть здесь сосновые боры с беломошным подстилом и брусничником, есть еловые чащи со светло-зеленым мхом и черничником, есть смешанный лес и кустарники, есть моховые болотца. Вдоль и поперек пересекают монастырский лесопарк дорожки и тропки, и весело идти по ним, примечая вспорхнувших рябчиков, грибное и ягодное обилие, пока не засверкает впереди озеро – здесь все пути ведут к нему.

Современный вид монастыря

Первоначально монастырь устроился на песчаном сосновом мысу, напротив Лопского полуострова. И позже, когда остров соединился с материком, монастырь не менял своего местоположения до 80-х годов прошлого века, когда развернулось интенсивное каменное строительство. На монастырской гравюре этого времени, единственной известной нам (в книге А. Кононова "Судьбы Кожеозерской Богоявленской пустыни". СПб., 1894), мы видим стоящие на песчаном перешейке деревянную Богоявленскую церковь новых форм, построенную вместо сгоревшей, келейки и другие постройки, а в отдалении, на возвышенном берегу полуострова, по склону которого возделаны огороды, недавно возведенный каменный пятиглавый Успенский собор. Туда и был вскоре перенесен монастырь.

Монастырь занимает не высшую точку на местности (на высшей точке в прошлом стояла ветряная мельница). Возможно, если бы монастырь занял господствующее положение на местности, он имел бы более торжественный вид, но и что-то утратил бы в своем облике. Удивительно то безошибочное чувство, которым руководствовались северные мастера, увязывая свои творения с окружающей природой. Они ставили свои церковки не всегда на самой высшей точке в округе, а где-то чуточку на спаде холма, но всегда так, что на этом месте постройка лучше всего смотрелась (об этом говорили мы в рассказе о "Ели"). Так и здесь следовало не отдалить, а приблизить ансамбль к озеру – первой природной красе – и избрать лучшее место для обзора. Была расчищена площадка на береговой террасе, выше которой лежит островное плато с полем и лесом.

Монастырь прикрылся возвышенностью, как скрываются за горушки многие северные, особенно поморские, деревушки. Но так выглядит он красивее и скромнее, уютнее, пожалуй, и душевнее. С отдаления, с вершины холма, видны лишь крыши монастырских зданий, а весь ансамбль откроется лишь подойдя ближе. Зато с противоположного берега, с дороги или с озера, он смотрится прекрасно, как все русские озерно-лесные обители.

Путнику, одолевшему дальнюю дорогу, на подходе, в просветах деревьев и кустов представал монастырь словно бы повисшим в воздухе над сверкающей полоской воды. Пройдя еще немного, можно было окинуть взором всю группу монастырских строений, отраженную в озере, полюбоваться их белизной и открывшейся озерной ширью. Некогда путника, вступившего на песчаный мыс, продолженный перешейком, встречали стоящие по сторонам две церкви – Богоявленская и Благовещенская, обе деревянные. Богоявленская, одноименная обители, много раз горевшая и восстанавливаемая заново, была главной монастырской святыней – возле нее погребены были почитаемые монастырские угодники.

Далее на перешейке стояли каменная монастырская гостиница и трапезная для богомольцев, сложенные из розового неоштукатуренного кирпича (все другие монастырские постройки оштукатурены и выбелены). Дорога некруто поднималась на угор, где по обе стороны стояли каменные же хозяйственные строения. Фундаменты зданий сложены из дикого камня и врезаны в скат берега, будто крепостные стены. Затем дорога сворачивала направо, к монастырским воротам.

Монастырь в плане имел вид прямоугольника, ориентированного по оси север-юг. По южной стороне располагались проездные двухарочные ворота с надвратной церковкой Иоанна Богослова. По восточной стороне – соборный Успенский храм, соединенный крытым переходом с Преображенским храмом с трапезной. По западной стороне – каменный настоятельский корпус. С северной стороны монастрский двор замыкался добротным деревянным зданием келарской палаты. По некоторым сведениям, монастырь был обнесен оградкой чугунного литья с позолотой.

Каменное строительство, как говорилось, началось в 80-е годы прошлого века и закончилось в десятые годы нашего века.

Здания не одностильны, в частности, въездные ворота отражают новые вкусы в церковной архитектуре, однако есть между ними всеми единство, они объединены общим принципом архитектурного решения. Здания спланированы невысокими, пожалуй, приземистыми и тяжеловесными, они свободно поставлены в пространстве – над всем преобладает горизонталь, нарушаемая лишь вертикалью церковных куполов, вносящих оживление в строгий силуэт ансамбля.

Монастырь и поныне на удалении сохраняет впечатление ансамбля, вблизи же это ряд полуразрушенных построек среди буйно разросшихся трав.

Особняком среди поля, заросшего так густо некосью, что с трудом продираешь ноги, стоят въездные Святые ворота. Ворота, которые никуда не ведут. Нет к ним дороги и нет от них дороги. Насквозь просвечивают их открытые арки – самих врат и боковой калитки. Со стороны двора видно сквозь них давно заброшенное и непаханное поле, со стороны поля – монастырские здания, которые вернее назвать руинами.

На удалении особенно хорошо ощутима решающая роль здания ворот в создании архитектурного ансамбля, но вблизи, в общей картине запустения, связь эта утрачивается. Здание воспринимается как изолированное сооружение, сурового, крепостного облика. Хмуро смотрят узкие прорези окон надвратной церкви, глухи стены боковых пристроек, растягивающих фасад по горизонтали, скупо разбито на прясла. Пожалуй, лишь это здание, позднейшее из построек, передает дух древности, не в деталях, вроде стрельчатых дуг, а в умелом сочленении каменных масс, что характерно для древнерусской архитектуры.

Успенский собор, построенный в восьмидесятые годы прошлого века, крупное, грузное сооружение. Храм был пятикупольным, четыре мощных столпа поддерживали верхние своды, но барабаны и купола были деревянные. Причиной тому был не недостаток кирпича: предпринимая многолетнее строительство, монастырь первым делом построил кирпичный завод, а, по-видимому, опасения мастеров – они не решились водрузить на своды огромную тяжесть световых барабанов. Собор поражает толщиной своих стен, добротностью кладки, подобной старым постройкам.

Внутри он был светлым, благодаря широким и высоким оконным проемам, и вместительным. Помещение отапливалось, по углам было поставлено четыре печи. Сохранились фрагменты росписи стен.

По упразднении монастыря в образовавшемся Кожпоселке был здесь клуб. По упразднении Кожпоселка, когда ушли отсюда люди, стали пригонять на лето телят и в соборе устроили хлев. Храм на полметра завален иссохшим коровьим навозом.

Крытый переход соединял Успенский храм с Преображенским храмом и трапезной, построенными в то же время. Традиция соединения монастырских зданий крытыми переходами – что вполне объяснимо северным климатом – идет от Соловецкого монастыря, продолжена в Кийостровском, а начало ее в древнерусском теремном строительстве. Само здание трапезной с храмом решено геометрически просто – оно квадратное в плане, перекрытие плоское, на двух столбах. Помещение было достаточно просторным для братии небольшого монастыря.

Нынешний вид трапезной и Преображенского храма страшен – остались одни стены. В трапезной рухнуло перекрытие, в храме тоже. Внутри храма растет крапива.

Настоятельский корпус – двухэтажное здание с мансардой под высокой крышей, с большими окнами, эркером второго этажа. Облик его светский и здесь, в лесной глуши, здание вызывает изумление: в начале века такого не было не только в деревянной Онеге, но и в самом губернском Архангельске.

В верхнем этаже располагались настоятельские покои – туда вел отдельный вход по лестнице, выложенной из светлых и темных каменных плит, имитирующих ковровую дорожку. В покоях высокие потолки, широкие, двустворчатые двери. Много печей, дымоходов – на Кожозере заботились о тепле. Внизу находились братские кельи. Первый этаж имеет сводчатые перекрытия.

Ныне полуразрушенное здание имеет классический вид дома с привидениями, возле которого ночами летают совы. Нижний этаж разорен целиком, полы и оконные переплеты уничтожены.

Верхний этаж тоже почти полностью разрушен, и здесь выбраны полы, редко где уцелели оконные переплеты. Все проходящие через Кожозеро люди, не утруждая себя, брали отсюда доски на топку. Северная часть дома уже рухнула: стена, потолочные перекрытия, крыша.

По фасаду здания, как и на стенах сбора и храма с трапезной, заметны следы снарядов и пуль. Снарядные следы были позже заделаны, что видно по закладке пробоин кирпичом не на извести, а на глине. Пулевые выбоины остались незамазанными – ими осыпан весь фасад настоятельского корпуса – от пулеметных очередей и винтовочных выстрелов, как будто совсем недавно здесь шел памятный бой гражданской войны...

Вне несуществующей монастырской ограды стоят два примечательных хозяйственных строения. К западу, на угоре, под леском поставлен монастырский хлебный амбар. Это деревянное двухъярусное строение под высокой крышей стропильной конструкции, с тремя широкими воротами для въезда телег, оконцами-продухами под карнизом – типичная "магазея" XVIII века. На косяке оконца в северной стене помечена дата – 1715. Если дата верна – это единственная уцелевшая постройка от монастыря до его первого упразднения. Но стропильная конструкция наводит на сомнения.

В дальнем конце полч, близ места, где стояла ветряная мельница, тоже под лесом стоит суровая каменная безоконная постройка – сушило, овин. Необходимость его понятна: часты дожди на Севере и снятые снопы перед обмолотом приходилось сушить. Здание отдалилось, отвернулось от других, словно никого и ничего не хочет знать. Сложено оно из маломерного кирпича, отличного от кладки других монастырских зданий, перекрыто коробовым сводом. Под полом, тоже кирпичным, была устроена топка, но как топилось, как выходил дым, в какие дверцы, не установить, поскольку и здесь всё, что возможно сломать, сломано.

Всё уничтожено, всё загажено, всё осквернено.

Мерзость запустения воцарилась на месте святом.

Но осталось прекрасное озеро, прекрасная природа, осталась пустынность, осталось всё почти так, как было здесь в первоначальные времена, когда зачиналась история Кожеозерской пустыни.